Конспект стихотворения
Выходишь из деревянного дома – в снег, на снег, в холод, в нижнее небо, похолодевшее к зиме. И в тебя входит свет – его вещество, пахнущее пустотой. В тебя входит снег, прикасаясь к твоему голому лицу, к голым рукам и голой шее. Ты прикасаешься к снегу, и снег прикасается к тебе: пустота – к пустоте. Ты входишь в ближнее бытие, и бытие входит в тебя – таково повторение врастания, взаимного сращивания твоего вещества с веществом мира, переходящим в вещество пустоты. Пустота – родительна: всё исходит из пустоты. И всё возвращается в пустоту. Сорока – древняя, вечная, чёрно-бело-зелёная – летит и вдруг пропадает. Всё – её нет. Пусто место сорочье. И вдруг видишь, как она возникает, появляется – как вспыхивает! – на юго-востоке, над озером, томящемся и слепнущем под плёнкой слепоты, пустоты – под ледком, натянутым, как прозрачная скатерть – без стола и гостей.
Ты выходишь из бытия в пустоту. Пустота больше бытия, она питает сущее простором и вечностью. Выходя из бытия и входя в пустоту, ты освобождаешься от языка – выходишь из языка, из всех его форм и порядков. Ты теперь сама семантика – миру и себе. Свобода – это соприкосновение и взаимопроникновение семантик: семантика мира, пустоты и человека как жизни мерцает на стыках, на разрывах и в разъёмах – семантика искрит там, где они касаются друг друга, холодея и нагреваясь одновременно. Ты вышел из языка – и стал языком. Иным языком – главным: предъязыком, и собственно языком и постязыком, ощущая себя в преджизненном, жизненном и послежизненном состоянии. Ты стал языком – ты ушёл из бытия. Ты – часть пустоты. Ты ощущаешь только главное. Ты движешься – недвижим: ты оглядываешься, как Орфей, на любовь и на смерть так, как цветы поворачивают свои лица к солнцу. Чёрное солнце Осипа несёт тебя без носилок к тому, что было там влагой и сушей. Вместо моря и берега здесь только небо. Иная твердь. Ты кладёшь ладонь на поверхность прежнего неба – и она не отрывается от плёнки жизни, слуха, зрения, обоняния, вкуса и прикосновения – ладошкой, плашмя – к жизни. Ты поднимаешь руку – и озеро трепещет под ладонью, не отлипая и не проливаясь в себя; и поле шумит овсами под рукой, не уплывая в осень; и горы дрожат под дланью твоей, не осыпаясь и не раскалываясь; и воздух теплеет и леденеет под рукой твоей; и небо прогревается до пустоты, до тёмного света тяготения, до белого света очей, до самого главного, ускользающего от всего, что не-язык. Всё остальное – за спиной и в черепной коробке – призраки, порождающие слепоту и стыд. Только пустота способна создавать и распространять зрение. Язык твой – зряч.
Аз есмь язык. Не тот язык, существующий в общественном договоре: ты вышел из него – из договора, тебе не нужен говор, речь, переговор, заговор, приговор и отговор. Ты есть язык. Тебя – нет. Остался только язык, ушедший от общего языка прочь. Прочь.
Ты-язык рождает зрение, слух и стыд. Стыд за жизнь, за призраки её. За себя. Куст Кассиопеи держит тебя на весу. Гравитация языка, напитанная электромагнитными потоками, выносит тебя – на ладони твоей – в самую гущу и чащу растений звёзд, в растения дожизненной и послежизненной вечности. Вечность пустоты.
Ты гладишь пустоту против шерсти. Так гладят смерть по ледяному лицу, и ворсинки, волоски, шерстинки пропадающего тепла источают боль, – боль, которая, разъединяя, соединяет бытие и пустоту, время жизни и вечность, к которой, отрицая время, стремится, тянется и превращается в бессмертное – жизнь.
Ты – язык, и ты плачешь, ожидая слёз ответных, встречных – чьих?.. Ты – язык, и ты, ощущая мощь и могучий разрыв материи, бытия, за которыми открывается пустота, – ты – язык, и ты, принимая цыганскую иглу звезды – в зрачок, в сердце, в душу, в сам язык, – поёшь, плачешь – и умываешься снегом, смертью, которая умеет и привыкла умываться тобой. Ты – язык, ты дрожь, ты крупная дрожь звёзд бесчисленных, – и твоя пятерня с врастающим в неё миром соединяется и совпадает с Кассиопеей! О, боль твоя весела! О, горе твоё весело! О, скорбь твоя печальна и духотворна!
Одушевленно всё. В этом мире, в другом, в иных измерениях всё – одушевленно. И только пустота во-одушевленна. Воодушевление пустоты болит. Ты – язык, и сей язык есть боль.
Ты – язык. Речь умерла, и языку больно. Больно говорить и больно молчать. Язык живёт один – без речи и письма. Язык теперь плач, песнь и дума. Язык собирает смыслы и думает ими, страдает, гибнет и воскресает. Язык в пустоте сдвигает две лавины света и тьмы – боль и гармонию, – и ты-язык поёшь и плачешь в себя. Ты ведёшь за́ руку мир – любой – в пустоту, как в сказочное кипящее молоко, как в живую воду и в мёртвую.
Звёзды и миры в пустоте – выпиты сами собой. Они набираются здесь боли и гармонии (о, гармония – это боль – разная, любая: сладкая, горькая, ядовитая и живительная). Выпитые звёзды глубоки, но они – все – под ладонью твоей, как молекулы воды, снега и льда.
Ты – язык, и язык твой – это вибрация мира и пустоты, освобождённых друг от друга и накопленных сближением боли и любви, жизни и смерти, бога и духа, ужаса и красоты. Противостояние боли и гармонии разрешается – всегда (при наличии тебя-языка) – единением. И – горлом хлещет песнь, плач, вой, хрип, бог.
Уход в пустоту – это недосмотренный сон, оживающий не наяву, но онтологически, божественно и твёрдо, как буква "ер" (ъ) на конце слова после твёрдого и звонкого согласного звука. За этой "еровой" финалью – придыхание. Не твоё – но пустоты. Где всё – незримо: и цвет, и свет, и контур, и объём. Зримо только движение. Движение языка. Языка, в котором нет ни фонем, ни звуков, ни морфем, ни лексем, ни синтаксем – есть только смыслы. Смысл – единица языка. Языка первородного. Языка-тебя. Поэзии и музыки. Языка как текста. Языка как созвездий смысла и смыслов. Строфа – созвездие, текст – звёздное небо, обволакивающее пустоту. Звёздызвукисмыслызвукимузыкиголосаинтонациивзораслухагорькойслюнывортугорькихисладкихслезивечностивечностивечностиитеплавсегочтоисчезаетрадивечностивечностивечности…
Звёзды и звери звёзд, звёзды и люди звёзд, звёзды и растения звёзд, звёзды и смыслы звёзд, планет, земли, воды, неба и пустоты – всё это и все эти зримые, дозримые и незримые смыслы – суть язык: ты и язык; ты как язык и язык как ты.
Звёзды языка, звери языка, растения языка, люди языка – вот твой путь в пустоту. В пустоту боли, гармонии, ужаса, красоты и Бога.
Пустое серебряное – звуком своим, звоном, стоном и вздохами – ведро, голое снаружи и внутри, ты несёшь к колодцу – лёгкое всей Вселенной, сжавшееся в кулак-кулачок пустоты. От колодца ты несёшь тяжёлое ведро, полное Млечным Путём, с двумя Медведицами, с Кассиопеей, с Орионом-охотником, бросившим тебе свой Пояс, с Гончими Псами, с Полярной звездой, которую глазами не заглотать – так и катаешь её, как леденец, во взоре своём, в зрении, в сердце, в душе, в думе своей, во рту… Сердце разрывается, душа ноет – ты слепнешь и летишь в пустоту. Этот полёт – твоя жизнь, нежизнь, смерть, несмерть, любовь, нелюбовь, душа, вздуваемая вечностью.
Про́пасть, прорва, бездна – вот опора твоя, пока ты – язык. Взгляд равен голосу, голос – слуху, слух – языку. Дрожь, озноб, вибрация – вот язык гравитации. Нет ничего легче тяготения пустоты. Трансгрессивное движение – это дерево мира, когда всё в любых мирах – ствол, и везде – ветви, цветы, плоды… Ты сквозишь, как сад осенний, как лес осенний, как тайга осенняя… Бог вынимает из древесного – иней. Тяготение и притяжение холода и огня – это то, частью чего ты стал…
Юрий Казарин
#не_XXI #не_Казарин #не_проза